Тартюф

История о том, как лицемер чуть было не уничтожил облагодетельствовавшее его семейство, в пьесе Мольера выписана шаг за шагом и ход за ходом, как шахматная партия. И чем рациональнее разыгрывается эта партия, тем больше в ней обнаруживается нелепого. Принято считать, что «Тартюф» разоблачает лицемерие, но это совершенно точно не было единственной — или даже главной — заботой автора. Лицемерие в этой пьесе не нуждается в таком уж настоятельном разоблачении, хотя бы потому, что оно совершенно не скрывается. У Оргона, возможно, есть причины заблуждаться в отношении истинных целей Тартюфа, но у партера таких причин нет, — а адресатом пьесы все же является зрительный зал, а не персонажи. Мольера интересует не лицемерие как таковое, а секрет успеха лицемера. Вопрос, который автор оставил открытым для всех последующих театров, исполнителей и режиссеров — это вопрос «почему?» Почему почтенный господин Оргон готов принять проходимца за святого? Почему ему проще поверить в порочность всех своих домочадцев, которые его нежно любят, чем признать, что проходимец уже принес в дом раздор, а скоро принесет и гибель? Почему его жена почти соглашается на измену, ради того, чтобы доказать мужу свою верность? Почему люди верят в то, во что поверить невозможно? Все эти «почему» переходят по наследству от театра к театру, от интерпретации к интерпретации: среди ответов есть и парадоксальные, и блистательные, и совсем простые — но нет и не может быть окончательных.

Режиссер Филипп Григорьян, в свою очередь, решил даже не пытаться найти один-единственный ответ — он выстроил своего рода параллельные миры, в которых одни и те же люди, явления, предметы выглядят по-разному. А это значит, что зрители увидят за вечер не один спектакль, а два разных — или, если угодно, один с множественной перспективой. А персонажи, в свою очередь, совершат несколько путешествий во времени и пространстве.